– Похоже, у тебя полно друзей в этих краях, – презрительно произнес Робби. – Никто не смеет даже слова сказать против тебя. В отсутствие тела магистрат отказывается отдавать под суд единственного сына местного лорда.
Они продолжали обмениваться взаимными обвинениями, пока Робби не крикнул:
– Да будь ты проклят вместе со своим титулом! Убирайся вместе с ним в ад!
«Черт», – подумал Мэттисон. Да, он чувствовал себя как в аду. И, подобно большинству проклятых, пошел по пути намеренного самоуничтожения, поставив все, что осталось от приданого Коры, на лошадь, заведомо обреченную прийти последней.
Разглядывая участников скачек, он приметил лошадь, которую изо всех сил хлестал кнутом разъяренный жокей. Изо рта у нее шла пена, глаза не переставали безумно вращаться. Жокей снова стегнул ее, но так и не смог заставить выйти на линию старта.
«Эта лошадь больше не хочет здесь быть. Совсем как ты, – послышался ему милый голос Коры. – Несчастное создание».
Тогда-то Мэттисон и решил, что поставит злосчастные деньги на лошадь, которую она пожалела.
Когда лошадь пришла к финишу, намного опередив своего ближайшего соперника, он услышал довольный смех Коры. Мэттисон мог поклясться, что слышал его. И вдруг ясно представил себе, как она хлопает в ладоши.
Он в изумлении пошел назад туда, где делали ставки, чувствуя себя Иудой от мысли о горсти серебра, которая окажется в его руке. В следующем заезде он выбрал самую безнадежную клячу, которую смог отыскать, и, в попытке избавиться от невыносимого чувства вины, поставил все на нее. Он должен был избавиться от этих денег. Робби их проклял!
Мэттисон сделал ставку и, когда выбранное им ходячее несчастье проковыляло к старту, почувствовал, как Кора вздохнула. Проклятье, неужели он снова поставил на ту лошадь, которую она выбрала?! На этот раз он почти не сомневался в исходе заезда. За два фарлонга до финиша выскочившая на поле лошадь без всадника заставила фаворитов резко остановиться, образовав затор, во время которого лошадь Коры обскакала их сбоку и пересекла финишную ленту первой.
Кора рассмеялась. Он ее слышал. Совершенно точно.
Шумная толпа зрителей вдруг сделалась призрачной, и в воспаленном сознании Мэттисона возник тот день, когда он наконец надел ей на палец кольцо.
– Теперь нас ничто не разлучит, – сказал он с хмурым удовлетворением. А потом, предваряя брачную клятву, добавил: – Кроме смерти.
– Даже она не сможет, – шепнула Кора, глядя на него с откровенным обожанием.
И в тот момент Мэттисон понял, что бы ни говорил Робби, она по-прежнему принадлежит ему. Он чувствовал, как она положила руку на рукав его сюртука и удержала его, когда в следующем заезде он едва не поставил все выигранные деньги на фаворита. «Хватит», – предупредила Кора. Слезы брызнули у него из глаз, потому что он чувствовал, что она слишком сильно любит его и не хочет видеть, как он безрассудной игрой губит свое будущее. И он ушел.
С того дня Мэттисон не делал ничего, не посоветовавшись с Корой. И чем больше он полагался на ее мнение, тем ближе она становилась.
Робби умчался назад в Шотландию, родители от него отвернулись, соседи смотрели с подозрением, а бывшие приятели обходили стороной.
Но Кора не покидала его.
Временами Мэттисон впадал в такое отчаяние, что думал: не последовать ли за ней в мир иной?
Но он видел, как она неодобрительно качает головой, и слышал ее голос, говоривший, что самоубийство – это смертный грех. Грех не смутил бы его, если бы позволил быть с ней вместе. Но внутренний голос подсказывал, что грешникам, подобным ему, закрыт доступ в ту часть загробного мира, где обитает Кора.
А раз так, раз он знал, что она не хочет, чтобы он это делал, Мэттисону приходилось жить, вернее, существовать дальше. Он не мог назвать это жизнью. Отрезанный от семьи, от друзей, он стал завсегдатаем самых грязных игорных притонов Лондона. Только их двери по-прежнему широко открывались перед ним.
Но даже там Кора не оставляла его. Она смеялась над ошеломленными лицами мужчин, у которых он выигрывал деньги, ценности и доли в судоходных компаниях.
Именно она заставила Мэттисона купить первый в его жизни прекрасный костюм и, отправившись в нем в клуб «Уайте», взглянуть на всех свысока. Она заливалась смехом, когда он вышел оттуда на двадцать тысяч фунтов богаче.
Он испытал удовлетворение, когда после смерти отца выкупил закладную на Кингсмид. И еще, когда рассчитался по всем его долгам, заплатив деньгами, выигранными у тех самых людей, которые обобрали его неудачливого предка. С тех пор Мэттисон смог постепенно провести в своем поместье все те преобразования, о которых говорила Кора, когда побывала там. Возможно, арендаторы и шептались между собой о том, откуда у него взялись деньги, но им нравилось, что он обновляет их коттеджи и осушает низменности, чтобы повысить урожаи.
Впрочем, Мэттисона не интересовало, что они о нем думают. Он делал это не для них, а для того, чтобы сделать приятное ей. Ее мнение, только оно имело для него значение.
Теперь Кора осталась единственной, с кем он чувствовал свою связь.
Пусть даже она была мертва.
Если это сводило его с ума, значит, так тому и быть.
И если это безумие влекло его за карточный стол, где он слышал, как она нашептывала, что его соперники пьяны и он может безжалостно раздевать их, или чувствовал, как ее легкое дыхание, касаясь его щеки, несло с собой удачу, – если все так, то к черту все остальное! Мэттисона не волновало, что постоянное незримое присутствие Коры отгораживает его от остального мира.